На самом деле, чем меньше вы знаете о сюжете этой книги, тем лучше. Мне повезло, я просто уцепилась за мелькнувшее название, включила аудио � и не спаНа самом деле, чем меньше вы знаете о сюжете этой книги, тем лучше. Мне повезло, я просто уцепилась за мелькнувшее название, включила аудио � и не спала уже до утра.
Давайте просто: это большой американский роман. Кто говорит, что «че-та не очень», тот, наверное, не понял, что прочитал. Не буду останавливаться ни на одном эпизоде напряженного сюжета; допустим, это история из жизни маленького городка под названием Одесса в штате Техас, где-то в 70-ые годы.
Это история про нефть и ярость. Про гроздья гнева и костры амбиций. Про лестницу, ведущую вниз, про долину кукол, про гекльберри финна в женском платье, про унесенных ветром перемен.
Это история учительницы, которая уходу за младенцем предпочитала вслух читать Уиллу Кэсер классу буйных подростков-реднеков. Это история девочки на велосипеде, чья мама однажды уехала и больше не вернулась. Это история красивой дамы на каблуках, откладывающей деньги с каждого проданного товара по каталогу. Это история мира, где ни одному мужчине, «даже такому славному, как твой папа», нельзя доверять заботу о твоей жизни и благополучии. Это история бытового расизма и ежедневной, всем привычной и оттого даже не заметной дискриминации. Это история Глории.
Я могу понять, что люди откладывают эту книгу от ощущения тяжести и надвигающейся (а то и уже хорошенько двинувшей всем героиням) катастрофы. Но мне кажется показательным, что Глория после события Х становится не, скажем, Джулией, а Глори � все та же слава, все то же сияние, пусть и в его американском варианте.
Для меня это история о преодолении и о победе, которые происходят внутри. Кто-то сравнивает книгу с «Оливией Киттеридж» � очень люблю Страут, но нет: у Страут каждая история нанизана на подкладку из безнадежности и обреченности, а у Ветмор героини, несмотря на чудовищные внешние обстоятельства, всегда найдут ружье, в полной тревоги и страхов пустыне вытащат себя из ямы окровавленными руками, сядут за руль и поедут на закат. Страшно, больно, очень жарко � но вы справитесь, девчонки, слышите, справитесь.
(По-русски роман вышел в издательстве Inspiria в переводе Голышева, а аудио есть на Сторителе)...more
К книжке и ее казенно-экзальтированному стилю изложения у меня есть претензии, но в последней главе редактор Кунин сделал важную и мудрую вещь: ничегоК книжке и ее казенно-экзальтированному стилю изложения у меня есть претензии, но в последней главе редактор Кунин сделал важную и мудрую вещь: ничего не стал писать от себя, а просто собрал свидетельства современников, и я так знатно сейчас в ночи рыдаю по Пушкину, что ничего, кроме пяти звёзд, тут сделать не могу. ...more
Это книга для тех, кому понравились Tony and Susan: путешествие с папой, которое так неплохо начиналось и сулило двенадцатилетнему герою множество радЭто книга для тех, кому понравились Tony and Susan: путешествие с папой, которое так неплохо начиналось и сулило двенадцатилетнему герою множество радостных событий, превращается в золотую жилу для психотерапевтов.
Из всего романа мне понравился только конец, где взрослый Дэниэл живет в Нью-Йорке и знакомится с будущей женой на бухгалтерских курсах, где он преподаёт pro bono.
P.S. Немного обидно стало в очередной раз за русскую орфоэпию (пер. М. Извековой)
«В тот день мы вполне мирно позавтракали, я сварил овсянку и, по обыкновению, передразнил, как она произносит: «афсянка».
(Хочется спросить, кто из носителей нормативного русского произношения произносит по-другому)
В оригинале, если что, такой пример:
“The day started with a pleasant enough breakfast: I made a pan of porridge and, as usual, teased her for the way that she pronounced it, pordge.�...more
Роман по мотивам истории реально существовавшей до 2011 года во Флориде исправительной школы для мальчиков. В 2009 при проведении детальной инспекции Роман по мотивам истории реально существовавшей до 2011 года во Флориде исправительной школы для мальчиков. В 2009 при проведении детальной инспекции на заднем дворе школы нашли 55 неопознанных захоронений и более 100 задокументированных и весьма подозрительных смертей воспитанников. От лица одного бывшего воспитанника, проживающего в наши дни в Нью-Йорке, и ведется рассказ.
Как можно догадаться, ни черным, ни белым в школе было не весело, а причины попадания в "Никель" были тоже весьма разнообразные, например, "праздно шатался на улице", "украл из магазина конфетку". Существовало 5 способов выйти из Никеля. Ни один из них вам не понравится.
Пулитцер, как можно догадаться, не дают просто так: Уайтхед пишет хлестко и о горьком, и картины из его повествования волей-неволей впиваются в память. С другой стороны, может, это единственный способ достучаться до особенно упрямых лбов....more
Это история Ванессы, у которой в 15 лет был роман с ее учителем словесности в частной школе. Прошло почти двадцать лет. Ванесса работает клерком в отеЭто история Ванессы, у которой в 15 лет был роман с ее учителем словесности в частной школе. Прошло почти двадцать лет. Ванесса работает клерком в отеле. После работы она иногда ходит на ничего не значащие свидания, но чаще просто идет домой в свою неубранную квартиру, ест готовую еду, выпивает, читает фейсбук другой девушки, которая выступила с обвинениями о насилии в адрес того самого учителя. И считает, что уж у нее-то было все по-другому. Или нет?..
Это роман, потрясающий в своей достоверности, по глубине оттенков переживаний мало с чем сравнимый из современного. Мне кажется, это один из лучших романов о ранимости и восприимчивости подростков, идеально описывающий то состояние, когда ты думаешь, что уже мудрый и рассудительный, а на самом деле � наивный маленький щенок, зависящий от мнения окружающих, падкий на лесть, легко обижающийся и крайне уязвимый. И именно этим может воспользоваться кто-то хитрый и обходительный.
In my room, with the window propped open with a dictionary and sunlight streaming across the floor, I can’t concentrate on the homework spread out in front of me because my heart pound from a feeling I can’t make sense of, shapeless and frightening. I can hear my mother’s voice nagging at me a solution—you’ll feel better once you get out in the world, out of your own head—but stepping outside means being confronted with the choice of where to go, what to do, which just makes the feeling thump louder in my ears.
У меня на чердаке хранится коробка с моими детскими дневниками, которые я не могу читать без смеси стыда с ужасом (и, собственно, не читаю, но и выбросить рука не поднимается). Я помню как сейчас, как мне казалось, что вот я, молодая эрудированная девушка, начитанная, эксперт по отношениям детей и взрослых, глубоко чувствующая и не понимаемая 99% своих сверстников, про взрослых и говорить нечего.
In my journal, I write, Our country was attacked. I’m very sad. Close the front cover, open it again and add, And yet all I care about is myself. I am selfish and bad. I hope the words will shame me, but they do nothing.
Чтобы понять, насколько сильно различаются эмоциональный интеллект и житейский, какое громадное преимущество дает опыт и что никакие романы не превратят пятнадцатилетку в ровню сорокалетнему мужчине � читайте этот роман. Говорят, это "Лолита" от лица Лолиты, но это больше. Это "Лолита" от множества лиц Лолиты, от Лолиты грустной и Лолиты торжествующей, от Лолиты польщенной и Лолиты обездоленной, от Лолиты околдованной, от Лолиты прозревшей, это роман о жертве и жертвенности и о хищнике, который может быть остроумным и заботливым � и все равно каждым своим поступком убивать в тебе волю и радость.
I just want words and attention, for him to keep a safe distance while he calls me a walking wet dream. He doesn’t understand how this works, doesn’t get that I don’t want to pass for eighteen and that I have zero interest in going to the movies as though he were a boy my own age.
Это роман о том, как велика пропасть между событиями и нашими представлениями о них, особенно для юных и восприимчивых. Одно дело � мечтать "о большой любви", о том, чтобы "как в романах", представлять себя героиней роуд-муви с эдалт-контентом. Другое дело испытать все это в реальности.
Afterwards, my teeth won’t stop chattering. I want to be fearless, to smirk and say something flirty and coy, but all I can do is wipe my nose on my sleeve and whisper, “I feel really weird.� He kisses my forehead, my temples, the corner of my jaw. “A good weird, I hope.� I should say yes, reassure him and give no reason to doubt how much I want it, but I just stare off into middle distance until he leans forward and kisses me again.
Если вам захочется прочитать всего лишь один роман о том, как тяжело быть подростком, то это он. Если вы еще не уверены в том, что вашего ребенка-подростка нужно всячески опекать, уважать, поддерживать (и круглосуточно отслеживать), то тоже прочтите, пожалуйста....more
«…н� Мири Казовски вдруг наваливается чувство, в принципе Мири Казовски незнакомое: это, как мы понимаем, экзистенциальное отчаяние в чистом виде, вне«…н� Мири Казовски вдруг наваливается чувство, в принципе Мири Казовски незнакомое: это, как мы понимаем, экзистенциальное отчаяние в чистом виде, внезапное осознание совершенной тщетности своих усилий и незначительности собственного существования � но Мири Казовски, светлый человечек, назвать его не умеет».
Линор Горалик, скорее всего, целилась в профессионального, высоколобого читателя, подкованного по части постмодерна, потока сознания и множественных точек зрения, способного считывать аллюзии на прецедентные тексты и видеть библейские мотивы, любящего анализировать и рассуждать. Читателю, кто любит получать от чтения быстрый дофаминовый приход, не сильно напрягая мозги, я бы рекомендовала пропустить вторую главу романа и вернуться к ней позже, когда (если) подберет ключ к стилю повествования, иначе есть большой риск на этой же главе роман и бросить.
Промо-кампании романа включают подробный, насколько это возможно, пересказ экспозиции выдуманного мира, который предстает перед читателем так же внезапно, как конец привычного им мира � перед персонажами. Формально это роман-постапокалипсис. Для этого жанра хорошим тоном считается рассказать читателю, что произошло, когда произошло и что из этого вышло, то есть, каким-то образом обозначить координаты нового мира, где, как мы понимаем, точно будет твориться что-то нехорошее. Грубо говоря, роман-катастрофу должно быть легко экранизовать.
«Все, способные дышать дыхание», похоже, на экранизацию не рассчитывает. Подробности глобальной катастрофы, которые читатель вынужден по крупицам собирать по всему тексту, все равно слишком скудны, слишком как будто бы незначительны, чтобы разгадать квест целиком. На территории Израиля, государства, только что проигравшего какую-то важную войну, происходит «асон» - глобальная катастрофа. Несколько городов в одночасье уходят под землю. Исчезает смена времен года, наступает постоянная изматывающая жара. Мир страдает от «радужной болезни» и «слоистых бурь», вызывающих сильнейшие физиологические и психологические страдания. Выжившие ютятся в специальных лагерях и укрываются от напасти полипреном. От головной боли помогает «рокасет», смесь кодеина с кофеином, который выдают строго и дозировано, чуть ли не по талонам. Но самое главное � все животные приобрели дар речи (кстати, на каком языке они все говорят?).
В одном интервью автор так сформулировала главную идею романа: «Если животные заговорят, нам пиздец». Главы, формально написанные в третьем лице, представляют собой своего рода внутренний монолог различных божьих тварей: начальника лагеря для выживших, ехидного журналиста, солдата израильской армии, престарелого доктора, жирафа, медведя, слона, собачки, енота, змеи, и проч., и проч. Из каждого такого монолога читатель, теоретически, должен выхватить еще одну детальку паззла, который складывается в общую картину мира, точнее, ада, «серой долгой маеты» � главной проблемы всех выживших.
Эта книга, если хотите, � «поэма без героя», точнее, без главного героя. Люди и звери в романе одинаково странны и одинаково мелки, как на картинах Босха, и при первом взгляде на это масштабное полотно, действительно, не чувствуешь ничего, кроме растерянности и желания открыть искусствоведческий справочник. Роману очень не хватает приложения на сорока страницах, где будет список персонажей в алфавитном порядке с указанием их видовой принадлежности. Некоторые рецензенты, высоко оценившие роман, упоминают, что «после интервью с Горалик все стало гораздо понятнее»; мне кажется, это не совсем честная игра.
Более того, в романе нет структуры и какой-то композиционной логики, но есть прекрасные монологи, каждый из которых часто ничем не обоснован, ни к чему не ведет � но стилистически великолепен. И животные, и люди в романе отлично разговаривают, и говорят они, будто множественные личности Линор Горалик � умного прозаика, успешного маркетолога, человека, который идеально чувствует язык, и вообще, похоже, чувствует довольно много.
Горалик, действительно, потрясающе владеет всеми регистрами русского языка и органично сочетает в романе литературную речь с разговорной, отчего текст иногда становится чуточку похож на фейсбук очень умного человека, который отличается от глупеньких ханжей тем, что ловко и искусно использует мат в высказываниях на самые важные темы и, посылая собеседника на хуй, не забывает обратиться к нему на «вы»:
«Боженька, твоя воля, все страдают от отсутствия связи, а только Илья Артельман сильнее всех страдает от отсутствия связи � во-первых, он нежный, а во-вторых, пока была связь, Юлик Артельман писал письма своему второму папочке в Москву, и это занимало его достаточно, чтобы он почти не доебывался до Ильи Артельмана».
Подобные стилизации в романе работают и на внешнем, и на внутреннем уровне фразы. Вот, например, мое любимое начало главы: «Диван был хороший, вроде икеевского � в смысле простой формы, но покачественнее: ткань хорошая, дерево тоже хорошее. Он стоял ровно-ровно поверх хаотического нагромождения обломков и покачивался вправо-влево, только когда дул ветер». Почувствуйте ритм фразы, вспомните набоковское «Колыбель качается над бездной» � и испытайте восторг, без которого не бывает настоящего филолога. Таких примеров по всему тексту тьма, причем скрытые цитаты отошлют вас не только к русским классикам, но и к интернет-мемасикам. (Да, я специально выдержала размер и рифму: читая Горалик, волей-неволей начинаешь думать такой же ритмизованной прозой, где ритм становится смыслообразующей силой).
Другое дело, что за прекрасной языковой игрой часто не видно самого главного � а почему весь этот говорящий бестиарий объединен, собственно, в роман? Если бы глав было не сто три, а, скажем, двадцать � неужели было бы хуже? Вот душераздирающие главы о старом слоне Момо, о контуженном пони Артуре, об аутисте Юлике Артельмане и его отцах, но таких маленьких трагедий (и маленьких людей) в книге не счесть, и почти все герои, даже находясь в едином романном пространстве, существуют сильно независимо друг от друга. Роману очень не хватает такой, знаете, как в полицейских сериалах, доски с фотографиями героев, которых детективы ниточками соединяют с мотивами, сообщниками и жертвами преступлений. Даже концовка выглядит такой же внезапной и антикульминационной, будто бы трансляция популярного блога вдруг раз � и в одночасье ушла под замок.
У меня как любителя русской словесности, конечно, рука не поднимается поставить роману меньше четверки, но с чистой совестью я не могу его порекомендовать никому. Это сложный, бесструктурный, очень красивый текст, очень пространное и очень талантливое высказывание о важном и актуальном, читать его не просто, иногда нужно продираться сквозь великолепные фразы к смыслам. Этот текст утомляет, он периодически бьет под дых, он классный, но читать или не читать � это уж решайте сами. Если у вас не получится, вас никто не осудит. Запомните только: «Если животные заговорят, нам пиздец»....more
Тут должен быть какой-то осмысленный восхищенный текст с цитатами, но я закончила книжку и грандиозно реву, что автор умер и больше ничего никогда не Тут должен быть какой-то осмысленный восхищенный текст с цитатами, но я закончила книжку и грандиозно реву, что автор умер и больше ничего никогда не напишет....more
Во-первых, я считаю, что это самая красивая в мире обложка, и специально попросила ее в твёрдом переплете, чтобы любоваться.
Во-вторых, если по-честномВо-первых, я считаю, что это самая красивая в мире обложка, и специально попросила ее в твёрдом переплете, чтобы любоваться.
Во-вторых, если по-честному, то я начала эту книгу где-то в апреле, и до сегодняшнего дня добралась примерно до сотой страницы (соответственно, не подозревая, что текст не совсем, точнее, не только про любовь), при том, что она мне вроде бы нравилась. "Пронзительная" история любви юноши и зрелой девушки, английская меланхолия, точеные фразы, будто специально задуманные, чтобы быть растащенными на цитаты, чему тут не нравиться? Однако текст шёл медленно и монотонно, не разрываясь на события, будто бесконечный серый месяц какой-нибудь северной зимы, от которой тоже можно получать удовольствие и эстетическое наслаждение, но ужасно, нестерпимо хочется весны и жизни....more
Loading...
