ŷ������

She did it again, wrote a book that readers will love and critics won't appreciate (I'll be glad to make a mistake with the latter). A book that will remain when the wave washes away the vast majority of what is written in Russian today, as her "Zuleikha", "My Children", "Echelon to Samarkand" will remain, As her hero's creation remains in the forgotten history of cinema. Sergei Eisenstein's name is fused and embedded in cinematography along with the names of Charlie Chaplin, Walt Disney, Fritz Lang - he knew everyone, by the way. This has led to the fact that Pudovkin, Dovzhenko and even Grigory Alexandrov remain local figures, significant for Soviet cinema, but unknown beyond its borders. By and large, the world has recognized only one more Tarkovsky from ours.

A living Sergei Mikhailovich rises from the pages, curly-haired and uncomfortable, who considered himself born of the Revolution and sincerely wanted to be servile, it was not his fault or his merit that Eisenstein the genius was more than Eisenstein the man. The creator, whose unruly curls turn into a halo, then into horns, then into a clown wig.

Броненосец в потемках
Где обрывается память, начинается старая фильма...
Борис Рыжий
Она снова это сделала, написала книгу, которую полюбят читатели и не оценят по достоинству критики (с последним буду рада ошибиться). Книгу, которая останется, когда волна смоет абсолютное большинство из написанного сегодня на русском, как останутся ее "Зулейха", "Дети мои", "Эшелон на Самарканд" Как осталось, в забывшей тысячи имен, истории кинематографа, созданное ее героем. Имя Сергея Эйзенштейна вплавлено, врезано в кинематографию наравне с именами Чарли Чаплина, Уолта Диснея, Фрица Ланга - со всеми, к слову, он водил знакомство. Это сейчас к тому, что Пудовкин, Довженко и даже Григорий Александров остаются локальными фигурами, значимыми для советского кино, но неизвестными за его пределами. По большому счету, мир из наших признал еще одного только Тарковского.

Однако здесь и сейчас все же не об истории кино, но о романе Гузели Яхиной "Эйзен" с дополнительным подзаголовком "Роман-буфф", почему? Потому что высокий пафос жизни, возложенной на алтарь искусства соединялся в этом человеке с комическим, порой откровенно площадным, с клоунадой; и таким же получился рассказ о нем. Каждый вспомнит героический "Броненосец "Потемкин" и трагичного "Ивана Грозного", а кто знает Эйзенштейна-карикатуриста, кто помнит, как он заставлял хохотать студентов на лекциях в Институте Кинематографии; кто - его комикс с продолжением, каждый день новая серия приключений, на съемках "Грозного", где героем был, хм, член с царской бородкой и в шапке - рисунки, над которыми покатывалась со смеху вся съемочная группа?

Написанный в традиционной для биографии форме "от начала к концу", роман, допускает единственный анахронизм: открывается рассказом об инфаркте, случившемся у героя во время банкета в честь вручения Сталинской премии за фильм о царе Иоанне, откуда его, по всему, должны были "забрать", уже даже и Эмку НКВДшную увидел, подъехавшую. Сердечный приступ случается с Эйзенштейном, когда он, подхватив какую-то актрису, пускается в пляс, а упав, не соглашается на "Скорую" и носилки, едет в больницу сам, за рулем. Тем, как знать, возможно отменив арест и приговор. Продлив жизнь, в которой уже ничего не создаст, еще на два года. Не жизнь, а дожитие, но все же дома, среди корзин с полезными сердечнику мандаринами, а не в бараке.

Я сказала о традиционности, но это касается хронологии, что до формы, то "Эйзен" никак не ЖЗЛ. Документально-художественный роман, где серьезная исследовательская работа тесно сплетена с вымыслом в тех частях, о каких архивных материалов попросту не осталось. Смотрите, какая история: герой был флагманом советского кино, его фронтиром, символом и абсолютно культовой для него фигурой, но за 23 года работы снял всего 8 картин, из которых до нас дошли лишь "Стачка", "Броненосец "Потемкин", "Октябрь", "Генеральная линия", "Александр Невский" и, чудом, "Иван Грозный". Все сильно порезанными, отчасти по цензурным соображениям сегодняшнего толка - сцены насилия; главным образом - по причине показа неугодных персон, как с "Октябрем", где одной из ключевых фигур был "отмегненный" ко времени выхода фильма Троцкий. И нет, я не буду проводить параллелей с днем сегодняшним. Из мексиканской эпопеи Александров в пору уже творческой импотенции сваял совсем не эйзеновское "Да здравствует Мексика!". Гениальный, по впечатлениям видевших отснятый материал, "Бежин луг" смыт, осталась сотня кадров, состриженная преданной ассистенткой Фирой Тобак. Все копии "Грозного", кроме одной, спасенной женой, Перой - тоже смыты.

Идеальный биограф, Яхина не поддается соблазну канонизировать своего героя, гений режиссуры, Эйзен совсем не великий человек. Носитель выражено истероидного типа личности, он дважды терял зрение - совершенно серьезно поражался слепотой психосоматического происхождения, из которой оба раза вытаскивала чтением вслух мать, Юлия Ивановна - женщина, которую любя-ненавидел всю жизнь, за нанесенные ею в детстве обиды, мстил потом всем любившим его женщинам, с которыми бывал патологически бесчувственным.

Со страниц восстает живой Сергей Михайлович, кудлатый и неудобный, который считал себя рожденным Революцией и искренне хотел быть сервильным, не его вина и не его заслуга, что Эйзен-гений был больше Эйзенштейна человека. Творец, чьи непокорные кудряшки складываются то в нимб, то в рожки, то в клоунский парик.