ŷ������

“أختفي وغاب ذلك المخلوق الذي لم يكن له من يحميه ،
والذي لم يكن عزيزاً علي أحد ،
ولا شيقاً بالنسبة لأحد ..”
― Nikolai Gogol, The Overcoat

“انتشرت شائعات تقول بانه عند جسر كالينكين وفيما وراءه بكثير يظهر في الليالي ميت في صورة موظف يبحث عن معطف مسروق ، و بحجة هذا المعطف المسروق ينتزع كافة المعاطف من على جميع الاكتاف غير آبه باللقب او الرتبة .”
― نيقولاي غوغول, المعطف

“How little humane feeling after all was to be found in men's hearts; how much coarseness and cruelty was to be found even in the educated and those who were everywhere regarded as good and honorable men.”
― GOGOL, The Overcoat

“Leave me alone! Why do you insult me?" and in those heart-rending words he heard others: "I am your brother.”
― Nikolai Gogol, The Overcoat

“In one of our government departments... but perhaps I had better not say exactly which one. For no one's more touchy than people in government departments, regiments, chancelleries or, in short, any kind of official body. Nowadays every private citizen thinks the whole of society is insulted when he himself is.”
― Nikolai Gogol, The Overcoat

“It must be noted that this Person of Consequence had only lately become a person of consequence, and until recently had been a person of no consequence. Though, indeed, his position even now was not reckoned of consequence in comparison with others of still greater consequence.”
― Nikolai Gogol, The Overcoat

“His old overcoat and unstylish clothes showed him to be a man who was selflessly devoted to his work and had no time to concern himself with his attire, which always has some mysterious attraction for the young.”
― Nikolai Gogol, The Overcoat

“Moreover, he had a peculiar knack, as he walked along the street, of arriving beneath a window just as all sorts of rubbish were being flung out of it: hence he always bore about on his hat scraps of melon rinds and other such articles.”
― Nikolai Gogol, The Overcoat

“Il disparut à jamais, cet être sans défense à qui personne n'avait jamais témoigné d'affection, ni porté le moindre intérêt, non, personne, pas même l'un de ces naturalistes toujours prêts à épingler la plus banale des mouches pour l'examiner au microscope.”
― Nikolai Gogol, The Overcoat

“En sus ojos se leía a menudo el ardiente deseo de tomar parte en alguna conversación interesante o de juntarse a otro grupo, pero se retenía al pensar que aquello podía parecer excesivo por su parte o demasiado familiar, y que con ello rebajaría su dignidad. Y por eso permanecía eternamente solo, en la misma actitud silenciosa, emitiendo de cuando en cuando un sonido monótono, con lo cual llegó a pasar por un hombre de lo más aburrido.”
― Nikolai Gogol, The Overcoat

“He simply did not know where he stood, or where to put his hands, his feet, and his whole body”
― Nikolai Gogol, The Cloak

“وخلت بطرسبرغ من أكاكيڤيتش وكأنما لم يكن موجودًا فيها أبدًا، اختفى وغاب ذلك المخلوق الذي لم يكن له من يحميه، والذي لم يكن عزيزًا على أحد ولا شيقًا بالنسبة لأحد.”
― نيكولاي غوغول, The Overcoat

“What do you want?�� in a curt hard voice, which he had practised in his room in private, and before the looking-glass, for a whole week before being raised to his present rank.”
― Nikolai Gogol, The Overcoat

“…how much savage coarseness is concealed in delicate, refined worldliness��”
― Nikolai Gogol, The Cloak

“Нужно знать, что одно значительное лицо недавно сделался значительным лицом, а до того времени он был незначительным лицом. Впрочем, место его и теперь не почиталось значительным в сравнении с другими, еще значительнейшими. Но всегда найдется такой круг людей, для которых незначительное в глазах прочих есть уже значительное”
― Nikolai Gogol, The Overcoat

“He greatly…liked to stun utterly and suddenly, and then to glance sideways to see what face the stunned person would put on the matter”
― Nikolai Gogol, The Cloak

“It is not necessary to say much about this tailor: but, as it is the custom to have the character of each personage in a novel clearly defined, there is nothing to be done; so here is Petrovich the tailor”
― Nikolai Gogol, The Cloak

“he had a peculiar knack, as he walked in the street, of arriving beneath a window when all sorts of rubbish was being flung out of it”
― Nikolai Gogol, The Cloak

“The young officials laughed at and made fun of him, so far as their official wit permitted”
― Nikolai Gogol, The Cloak

“A complexion that might be aptly described as hemorrhoidal”
― Nikolai Gogol, The Cloak

“Doğrusu, ilk önce bu gibi sıkıntılara katlanmak ona zor geldi, ama zamanla yavaş yavaş alıştı; işler yoluna girdi; akşamları açı açına yatmaya bile enikonu alışmıştı. Ne çıkar, ruhu besleniyordu; evet, içinde, dikilecek kaputunun asla silinmeyen hayali yaşıyordu. Sanki bütün hayatı o zamandan beri daha olgunlaşmıştı; sanki evlenmişti; sanki artık yalnız değildi. Akakiy Akakiyeviç'e bir canlılık geldi, karakteri daha sağlam oldu, artık gayesi olan bir insandı.”
― Nikolay Vasilyeviç Gogol, Palto

“Así desapareció un ser humano a quien nadie defendió, a quien nadie había querido, por quien nadie se interesó�� Fue un ser que soportó humildemente las burlas de sus colegas y que bajó a la tumba sin haber realizado nada extraordinario.”
― Nikolai Gogol, The Overcoat

“виноват петербургский климат.”
― Nikolai Gogol, Шинель

“Para mim é, melhor o homem que diz sem rodeios que não percebe do assunto do que o hipócrita, que fala como se soubesse daquilo que não sabe e só borra e estraga tudo.”
― Nikolai Gogol, O Capote / O Retrato

“In the department of...but it would be better not to say in which department.”
― Nikolai Gogol, The Overcoat

“оставался в том приятном положении, лучше которого и не выдумаешь для русского человека, то есть когда сам ни о чем не думаешь, а между тем мысли сами лезут в голову, одна другой приятнее, не давая даже труда гоняться за ними и искать их.”
― Nikolai Gogol, The Overcoat

“Надобно сказать правду, что сначала ему было несколько трудно привыкнуть к таким ограничениям, но потом как-то привыклось и пошло на лад; даже он совершенно приучился голодать по вечерам; но зато он питался духовно, нося в мыслях своих вечную идею будущей шинели”
― Nikolai Gogol, The Overcoat

“Где взять другие сорок рублей? Акакий Акакиевич думал, думал и решил, что нужно будет уменьшить обыкновенные издержки, хотя, по крайней мере, в продолжение одного года: изгнать употребление чаю по вечерам, не зажигать по вечерам свечи, а если что понадобится делать, идти в комнату к хозяйке и работать при ее свечке; ходя по улицам, ступать как можно легче и осторожнее, по камням и плитам, почти на цыпочках, чтобы таким образом не истереть скоровременно подметок; как можно реже отдавать прачке мыть белье, а чтобы не занашивалось, то всякий раз, приходя домой, скидать его и оставаться в одном только демикотоновом халате, очень давнем и щадимом даже самим временем.”
― Nikolai Gogol, The Overcoat

“как много в человеке бесчеловечья, как много скрыто свирепой грубости в утонченной, образованной светскости, и, боже! даже в том человеке, которого свет признает благородным и честным...”
― Nikolai Gogol, The Overcoat

“Имя его было Акакий Акакиевич. Может быть, читателю оно покажется несколько странным и выисканным, но можно уверить, что его никак не искали, а что сами собою случились такие обстоятельства, что никак нельзя было дать другого имени, и это произошло именно вот как. Родился Акакий Акакиевич против ночи, если только не изменяет память, на 23 марта. Покойница матушка, чиновница и очень хорошая женщина, расположилась, как следует, окрестить ребенка. Матушка еще лежала на кровати против дверей, а а по правую руку стоял кум, превосходнейший человек, Иван Иванович Ерошкин, служивший столоначальником в сенате, и кума, жена квартального офицера, женщина редких добродетелей, Арина Семеновна Белобрюшкова. Родильнице предоставили на выбор любое из трех, какое она хочет выбрать: Моккия, Соссия, или назвать ребенка во имя мученика Хоздазата. "Нет, -- подумала покойница, -- имена-то все такие". Чтобы угодить ей, развернули календарь в другом месте; вышли опять три имени: Трифилий, Дула и Варахасий. "Вот это наказание, -- проговорила старуха, -- какие всё имена; я, право, никогда и не слыхивала таких. Пусть бы еще Варадат или Варух, а то Трифилий и Варахасий". Еще переворотили страницу -- вышли: Павсикахий и Вахтисий. "Ну, уж я вижу, -- сказала старуха, -- что, видно, его такая судьба. Уж если так, пусть лучше будет он называться, как и отец его. Отец был Акакий, так пусть и сын будет Акакий”
― Nikolai Gogol, The Overcoat