ŷ������

“And no matter how much the gray people in power despise knowledge, they can’t do anything about historical objectivity; they can slow it down, but they can’t stop it. Despising and fearing knowledge, they will nonetheless inevitably decide to promote it in order to survive. Sooner or later they will be forced to allow universities and scientific societies, to create research centers, observatories, and laboratories, and thus to create a cadre of people of thought and knowledge: people who are completely beyond their control, people with a completely different psychology and with completely different needs. And these people cannot exist and certainly cannot function in the former atmosphere of low self-interest, banal preoccupations, dull self-satisfaction, and purely carnal needs. They need a new atmosphere�� an atmosphere of comprehensive and inclusive learning, permeated with creative tension; they need writers, artists, composers�� and the gray people in power are forced to make this concession too. The obstinate ones will be swept aside by their more cunning opponents in the struggle for power, but those who make this concession are, inevitably and paradoxically, digging their own graves against their will. For fatal to the ignorant egoists and fanatics is the growth of a full range of culture in the people�� from research in the natural sciences to the ability to marvel at great music. And then comes the associated process of the broad intellectualization of society: an era in which grayness fights its last battles with a brutality that takes humanity back to the middle ages, loses these battles, and forever disappears as an actual force.”
― Arkady Strugatsky, Hard to Be a God

“И всегда будут короли, более или менее жестокие, бароны, более или менее дикие, и всегда будет невежественный народ, питающий восхищение к своим угнетателям и ненависть к своему освободителю. И все потому, что раб гораздо лучше понимает своего господина, пусть даже самого жестокого, чем своего освободителя, ибо каждый раб отлично представляет себя на месте господина, но мало кто представляет себя на месте бескорыстного освободителя.”
― Arkady Strugatsky, Hard to Be a God

“Борьба со злом! Но что есть
зло? Всякому вольно понимать это по-своему. Для нас, ученых, зло в
невежестве, но церковь учит, что невежество - благо, а все зло от знания.
Для землепашца зло - налоги и засухи, а для хлеботорговца засухи - добро.
Для рабов зло - это пьяный и жестокий хозяин, для ремесленника - алчный
ростовщик. Так что же есть зло, против которого надо бороться, дон Румата?
- Он грустно оглядел слушателей. - Зло неистребимо. Никакой человек не
способен уменьшить его количество в мире. Он может несколько улучшить свою
собственную судьбу, но всегда за счет ухудшения судьбы других. И всегда
будут короли, более или менее жестокие, бароны, более или менее дикие, и
всегда будет невежественный народ, питающий восхищение к своим угнетателям
и ненависть к своему освободителю. И все потому, что раб гораздо лучше
понимает своего господина, пусть даже самого жестокого, чем своего
освободителя, ибо каждый раб отлично представляет себя на месте господина,
но мало кто представляет себя на месте бескорыстного освободителя. Таковы
люди, дон Румата, и таков наш мир.”
― Arkady and Boris Strugatsky, Hard to Be a God

“If I could imagine myself as God, I’d become him!”
― Arkady Strugatsky, Hard to Be a God

“... and there will always be the ignorant masses, who admire their oppressors and loathe their liberators. And it’s all because a slave has a much better understanding of his master, however brutal, than his liberator, for each slave can easily imagine himself in his master’s place, but few can imagine themselves in the place of a selfless liberator. That’s how people are, Don Rumata, and that’s how our world is.”
― Boris Strugatsky, Hard to Be a God

“ბატონისა, თუნდაც სასტიკის, მონა�� გაცილები�� უკეთ ესმი��, ვიდრ�� განმათავისუფლებლის; რამეთუ ყოველი მონა იოლა�� წარმოიდგენ�� თავს ბატონი�� ადგილა��, მაგრამ ცოტა თუ შეძლებ�� თავი უანგარ�� განმათავისუფლებლის ადგილა�� წარმოისახო��. ასეთნი არია�� ადამიანები, დო�� რუმატა, და ასეთია ჩვენ�� სამყარ��.”
― Arkady Strugatsky, Hard to Be a God

“Because I sincerely hate and despise them. Not pity them, no—only hate and despise. I can justify the stupidity and brutality of the kid I just passed all I want�� the social conditions, the appalling upbringing, anything at all—but I now clearly see that he’s my enemy, the enemy of all that I love, the enemy of my friends, the enemy of what I hold most sacred. And I don’t hate him theoretically, as a “typical specimen,�� but him as himself, him as an individual. I hate his slobbering mug, the stink of his unwashed body, his blind faith, his animosity toward everything other than sex and booze. There he goes, stomping around, the oaf, who half a year ago was still being thrashed by a fat-bellied father in a vain attempt to prepare him for selling stale flour and old jam; he’s wheezing, the dumb lug, struggling to recall the paragraphs of badly crammed regulations, and he just can’t figure out whether he’s supposed to cut the noble don down with his ax, shout “Stop!�� or just forget about it. No one will find out anyway, so he’ll forget about it, go back to his recess, stuff some chewing bark into his mouth and chew it loudly, drooling and smacking his lips. And there’s nothing that he wants to know, and there’s nothing he wants to think about.”
― Arkady Strugatsky, Hard to Be a God

“It’s a common observation that all science fiction novels say as much about the time of their composition as they do about the future. As they wrote Hard to Be a God, the Strugatsky brothers were working under considerable political pressure. Following Khrushchev’s infamous visit to an exhibition of abstract art in 1962 (“dog shit�� was one of his more printable responses) a wave of panicked ideological house-cleaning swept through the Soviet Union’s artistic establishment. For SF writers, as Boris Strugatsky remembers, this resulted in a reminder that the only truly orthodox subject was “the collision of two worlds.”
― Arkady Strugatsky, Hard to Be a God

“The vast majority of them weren't guilty of anything. They were too passive and too ignorant. Their slavery was the result of passivity and ignorance, and passivity and ignorance again and again breeds slavery.”
― Boris Strugatsky, Hard to Be a God

“Вглядывайтесь в эти морды, молодые, тупые, равнодушные, привычные ко всякому зверству, да не воротите нос, ваши собственные предки были не лучше��”
― Arkady Strugatsky, Hard to Be a God

“Они не знали, что будущее за них, что будущее без них невозможно. Они не знали, что в этом мире страшных призраков прошлого они являются единственной реальностью будущего, что они �� фермент, витамин в организме общества. Уничтожьте этот витамин, и общество загниет, начнется социальная цинга, ослабеют мышцы, глаза потеряют зоркость, вывалятся зубы. Никакое государство не может развиваться без науки �� его уничтожат соседи. Без искусств и общей культуры государство теряет способность к самокритике, принимается поощрять ошибочные тенденции, начинает ежесекундно порождать лицемеров и подонков, развивает в гражданах потребительство и самонадеянность и в конце концов опять-таки становится жертвой более благоразумных соседей. Можно сколько угодно преследовать книгочеев, запрещать науки, уничтожать искусства, но рано или поздно приходится спохватываться и со скрежетом зубовным, но открывать дорогу всему, что так ненавистно властолюбивым тупицам и невеждам. И как бы ни презирали знание эти серые люди, стоящие у власти, они ничего не могут сделать против исторической объективности, они могут только притормозить, но не остановить. Презирая и боясь знания, они все-таки неизбежно приходят к поощрению его для того, чтобы удержаться. Рано или поздно им приходится разрешать университеты, научные общества, создавать исследовательские центры, обсерватории, лаборатории, создавать кадры людей мысли и знания, людей, им уже неподконтрольных, людей с совершенно иной психологией, с совершенно иными потребностями, а эти люди не могут существовать и тем более функционировать в прежней атмосфере низкого корыстолюбия, кухонных интересов, тупого самодовольства и сугубо плотских потребностей. Им нужна новая атмосфера �� атмосфера всеобщего и всеобъемлющего познания, пронизанная творческим напряжением, им нужны писатели, художники, композиторы, и серые люди, стоящие у власти, вынуждены идти и на эту уступку. Тот, кто упрямится, будет сметен более хитрыми соперниками в борьбе за власть, но тот, кто делает эту уступку, неизбежно и парадоксально, против своей воли роет тем самым себе могилу. Ибо смертелен для невежественных эгоистов и фанатиков рост культуры народа во всем диапазоне �� от естественнонаучных исследований до способности восхищаться большой музыкой... А затем приходит эпоха гигантских социальных потрясений, сопровождающихся невиданным ранее развитием науки и связанным с этим широчайшим процессом интеллектуализации общества, эпоха, когда серость дает последние бои, по жестокости возвращающие человечество к средневековью, в этих боях терпит поражение и исчезает как реальная сила навсегда.”
― Arkady and Boris Strugatsky, Hard to Be a God

“Там, где торжествует серость, к власти всегда приходят черные.”
― Arkady Strugatsky, Трудно быть богом

“It's very sinful, but when I'm with you, I don't need God.”
― Boris Strugatsky, Hard to Be a God

“Хладнокровное зверство тех, кто режет, и хладнокровная покорность тех, кого режут. Хладнокровие, вот что самое страшное.”
― Arkady Strugatsky, Трудно быть богом

“Там, где торжествует серость, к власти всегда приходят черные.”
― Arkady Strugatsky, Трудно быть богом

“Никакое государство не может развиваться без науки �� его уничтожат соседи. Без искусств и общей культуры государство теряет способность к самокритике, принимается поощрять ошибочные тенденции, начинает ежесекундно порождать лицемеров и подонков, развивает в гражданах потребительство и самонадеянность и в конце концов опять-таки становится жертвой более благоразумных соседей.”
― Arkady Strugatsky, Трудно быть богом

“Рэба �� чушь, мелочь в сравнении с громадой традиций, правил стадности, освященных веками, незыблемых, проверенных, доступных любому тупице из тупиц, освобождающих от необходимости думать и интересоваться.”
― Arkady Strugatsky, Трудно быть богом

“Чтобы быть борцом, нужно уметь ненавидеть.”
― Arkady Strugatsky, Hard to Be a God

“Ты еще тешишь себя мыслью, что обречен на поражение только ты сам. Ты еще не знаешь, как безнадежно само твое дело. Ты еще не знаешь, что враг не столько вне твоих солдат, сколько внутри них.”
― Arkady Strugatsky, Hard to Be a God

“Кто не трогает, тех больше всего и режут.”
― Arkady Strugatsky, Hard to Be a God

“Они не знали, что будущее за них, что будущее без них невозможно. Они не знали, что в этом мире страшных призраков прошлого они являются единственной реальностью будущего, что они �� фермент, витамин в организме общества. Уничтожьте этот витамин, и общество загниет, начнется социальная цинга, ослабеют мышцы, глаза потеряют зоркость, вывалятся зубы. Никакое государство не может развиваться без науки �� его уничтожат соседи. Без искусств и общей культуры государство теряет способность к самокритике, принимается поощрять ошибочные тенденции, начинает ежесекундно порождать лицемеров и подонков, развивает в гражданах потребительство и самонадеянность и в конце концов опять-таки становится жертвой более благоразумных соседей. Можно сколько угодно преследовать книгочеев, запрещать науки, уничтожать искусства, но рано или поздно приходится спохватываться и со скрежетом зубовым, но открывать дорогу всему, что так ненавистно властолюбивым тупицам и невеждам. И как бы ни презирали знание эти серые люди, стоящие у власти, они ничего не могут сделать против исторической объективности, они могут только притормозить, но не остановить. Презирая и боясь знания, они все-таки неизбежно приходят к поощрению его для того, чтобы удержаться. Рано или поздно им приходится разрешать университеты, научные общества, создавать исследовательские центры, обсерватории, лаборатории, создавать кадры людей мысли и знания, людей, им уже неподконтрольных, людей с совершенно иной психологией, с совершенно иными потребностями, а эти люди не могут существовать и тем более функционировать в прежней атмосфере низкого корыстолюбия, кухонных интересов, тупого самодовольства и сугубо плотских потребностей. Им нужна новая атмосфера �� атмосфера всеобщего и всеобъемлющего познания, пронизанная творческим напряжением, им нужны писатели, художники, композиторы, и серые люди, стоящие у власти, вынуждены идти и на эту уступку. Тот, кто упрямится, будет сметен более хитрыми соперниками в борьбе за власть, но тот, кто делает эту уступку, неизбежно и парадоксально, против своей воли роет тем самым себе могилу. Ибо смертелен для невежественных эгоистов и фанатиков рост культуры народа во всем диапазоне �� от естественнонаучных исследований до способности восхищаться большой музыкой�� А затем приходит эпоха гигантских социальных потрясений, сопровождающихся невиданным ранее развитием науки и связанным с этим широчайшим процессом интеллектуализации общества, эпоха, когда серость дает последние бои, по жестокости возвращающие человечество к средневековью, в этих боях терпит поражение и уже в обществе, свободном от классового угнетения, исчезает как реальная сила навсегда.”
― Arkady Strugatsky, Hard to Be a God

“Именно из таких обыкновенных голубоглазых мальчишек, одинаковых во всех сословиях, вырастали потом и зверство, и невежество, и покорность, а ведь в них, в детях, не было никаких следов и задатков этой гадости. Иногда он думал, как здорово было бы, если бы с планеты исчезли все люди старше десяти лет.”
― Arkady Strugatsky, Hard to Be a God

“Мальчишка нравился Румате. Воспитание его было поставлено из рук вон плохо, и поэтому он был сообразителен, не жесток, терпеть не мог �� надо думать, инстинктивно �� дона Рэбу, любил громко распевать разнообразные песенки на слова Цурэна и играть в кораблики.”
― Arkady Strugatsky, Hard to Be a God

“Пампа дон Бау был бодр, совершенно трезв и полон готовности продолжать веселье �� просто он больше не мог стоять на ногах.”
― Arkady Strugatsky, Hard to Be a God

“...у власти может оказаться кто угодно! Например, человечек, всю жизнь занимавшийся уязвлением соседей. Плевал в чужие кастрюли с супом, подбрасывал толченое стекло в чужое сено. Его, конечно, сметут, но он успеет вдосталь наплеваться, нашкодить, натешиться�� И ему нет дела, что в истории о нем не останется следа или что отдаленные потомки будут ломать голову, подгоняя его поведение под развитую теорию исторических последовательностей.”
― Arkady Strugatsky, Hard to Be a God

“Это очень грешно, но когда я с тобой, мне не нужен бог.”
― Arkady Strugatsky, Hard to Be a God

“Всех их на кол, братья!.. Я бы делал что? Я бы прямо спрашивал: грамотный? На кол тебя! Стишки пишешь? На кол! Таблицы знаешь? На кол, слишком много знаешь!”
― Arkady Strugatsky, Hard to Be a God

“If they were all identical, there would be reason to throw up your hands and lose hope. But they were still people, the bearers of the spark of reason. And here and there in their midst, the fires of the incredibly distant and inevitable future would kindle and blaze up. They would kindle despite it all. Despite all their seeming unworthiness. Despite the oppression. Despite the fact that they were being trampled with boots. Despite the fact that no one in the world needed them, and that everyone in the world was against them. Despite the fact that at best, they could expect contemptuous, puzzled pity.

They didn't know that the future was on their side, that the future was impossible without them. They didn't know that in a world belonging to the terrible ghosts of the past, they were the only manifestation of the future”
― Arkady Strugatsky, Hard to Be a God

“Где-то в недрах дворца, в роскошных апартаментах, где подагрический король, двадцать лет не видевший солнца из страха перед всем на свете, сын собственного прадеда, слабоумно хихикая, подписывает один за другим жуткие приказы, обрекающие на мучительную смерть самых честных и бескорыстных людей, где-то там вызревал чудовищный гнойник, и прорыва этого гнойника надо было ждать не сегодня-завтра...”
― Arkady Strugatsky, Hard to Be a God

“Да, это было бы сладостно. Это было бы настоящее дело. Настоящее макроскопическое воздействие. Но потом... Да, они в Институте правы. Потом неизбежное. Кровавый хаос в стране. Ночная армия Ваги, выходящая на поверхность, десять тысяч головорезов, отлученных всеми церквами, насильников, убийц, растлителей;”
― Arkady Strugatsky, Трудно быть богом