ŷ������

“Not only had his wife Anna made Dostoyevsky’s creations possible, but, in a way, Anna was the [female] ideal behind his creations.”
― Andrew D. Kaufman, The Gambler Wife: A True Story of Love, Risk, and the Woman Who Saved Dostoyevsky

“His wife Anna’s presence can be felt everywhere in these final years of Dostoyevsky’s life: in his writings, his speeches, in the very fact of his physical survival.”
― Andrew D. Kaufman, The Gambler Wife: A True Story of Love, Risk, and the Woman Who Saved Dostoyevsky

“Standing quietly in the shade of the literary giant Dostoyevsky, his wife Anna is often erased from the historical record.”
― Andrew D. Kaufman, The Gambler Wife: A True Story of Love, Risk, and the Woman Who Saved Dostoyevsky

“His wife Anna was the living embodiment of the principles of Russian courage, moral integrity, and active love that had become central to Dostoyevsky’s worldview.”
― Andrew D. Kaufman, The Gambler Wife: A True Story of Love, Risk, and the Woman Who Saved Dostoyevsky

“Remember this, Anya,�� Dostoyevsky told his wife on his deathbed, “I always loved you passionately and was never unfaithful to you even in my thoughts.”
― Andrew D. Kaufman, The Gambler Wife: A True Story of Love, Risk, and the Woman Who Saved Dostoyevsky

“Our president understands that he who controls history controls the future. - Sergei Korovin”
― Daniel Silva, The Defector

“Anna Dostoyevskaya found a purpose to guide her life: to honor her own experiences and potential while celebrating the work of Dostoyevsky, the artist, the man, she loved.”
― Andrew D. Kaufman, The Gambler Wife: A True Story of Love, Risk, and the Woman Who Saved Dostoyevsky

“His widow Anna dedicated most of her energy in her later years to shaping Dostoyevsky’s legacy and presenting it to the world.”
― Andrew D. Kaufman, The Gambler Wife: A True Story of Love, Risk, and the Woman Who Saved Dostoyevsky

“Dostoyevsky’s widow insisted that her husband was to literature what the physicist-founder of the X-ray was to the human body: the inventor of a wholly new means of peering inside the human soul.”
― Andrew D. Kaufman, The Gambler Wife: A True Story of Love, Risk, and the Woman Who Saved Dostoyevsky

“Beyond participating in Dostoevsky’s creative work as his stenographer, first reader, and editor, his wife Anna also controlled all other aspects of their publishing enterprise.”
― Andrew D. Kaufman, The Gambler Wife: A True Story of Love, Risk, and the Woman Who Saved Dostoyevsky

“Thus began Anna Dostoyevskaya’s career as Russia’s first sole woman publisher, a career that would in time wrest Dostoyevsky out of debt and continue to provide for their family for almost the next four decades.”
― Andrew D. Kaufman, The Gambler Wife: A True Story of Love, Risk, and the Woman Who Saved Dostoyevsky

“Russia is a country with unpredictable past.”
― Rodric Braithwaite, Russia: Myths and Realities: The History of a Country with an Unpredictable Past

“Самое главное �� это атмосфера и мгновения.
Это �� то прозрачное и величественное, что существует в жизни. И воспоминания состоят именно из этих мгновений, которые, как яркие вспышки, появляются среди мрака прошлого. Когда ты внезапно можешь осознать, что было важным для тебя в то далекое время. И эти воспоминания наполняют тебя сегодняшнего. И как волны бесконечного, движущегося моря памяти приходят на берег жизни.
И ты начинаешь чувствовать себя свободным и бесконечным в своем путешествии по этому морю.”
― Ekaterina Yakovina, Cherez Goroda k Sebe

“But the glimmer of hope in Russia was not entirely extinguished by the atavism of the Putin years. The Japanese reinvented themselves in the 19th century and again after 1945, the Germans, the Spaniards and the Italians experimented with dictatorship and abandoned it. French, Spanish, German and Swedish armies terrorised Europe for centuries, then decided they preferred peace after all. The other Europeans gave up their empires and turned instead to liberal democracy. Only the most obstinate historical determinist would insist that Russians were uniquely incapable of shaking themselves free of the burden of history. By the 3rd decade of the 21st century Russian was already different from what it had been in Soviet times, it's huge size diminished by jet aircraft, modern communications and the internet. Its people by previous standards urban, educated, comparatively prosperous, free to travel, surprisingly well-informed, determined optimists might even hope that the shock of the Ukraine war would change the way Russians look at their past and perhaps make them more open to a different and more constructive future. One thing only was sure, Russia's future would be shaped by the Russian people themselves, regardless of the hopes, fears and wishful thinking of foreigners.”
― Rodric Braithwaite, Russia: Myths and Realities: The History of a Country with an Unpredictable Past

“Some of my other judgements were sadly wrong. Russia has not yet lost its imperial itch. Putin's brutal invasion of Ukraine has postponed for many decades the prospect that Russia will become the modern democratic state at peace with its neighbours, which so many courageous Russians had fought so hard to create. But no people should ever be written off beyond redemption. I hang on to the golden image of the firebird which fleets through the dark forests of the Russian folklore to symbolise the hope that Russia will see better days.”
― Rodric Braithwaite, Russia: Myths and Realities: The History of a Country with an Unpredictable Past

“The Russians are fascinating, ingenious, creative, sentimental, warm-hearted, generous, obstinately courageous, endlessly tough, often devious, brutal and ruthless. Ordinary Russians firmly believe that they are warmer-hearted then others, more loyal to their friends, more willing to sacrifice themselves for the common good, more devoted to the fundamental truth of life. They give the credit to the Russian soul as broad and all embracing as the Russian land itself. Their passionate sense of Russia's greatness is paradoxically undermined by an underlying and corrosive pessimism and it is tempered by resentment that their country is insufficiently understood and respected by foreigners.”
― Rodric Braithwaite, Russia: Myths and Realities: The History of a Country with an Unpredictable Past

“Russians like the rest of us prefer to believe that their history has progressed in a straight and positive line. They explain away troubling events such as brutal reigns of Ivan the Terrible or Stalin as necessary stages on the path to greatness.”
― Rodric Braithwaite, Russia: Myths and Realities: The History of a Country with an Unpredictable Past

“Румыны, португальцы и другие спорные участники победы раздирали трупы трех павших империй. Приходили на ум знаменитые слова Бисмарка: «Румыны это не нация, а профессия».”
― Александр Михайлович Романов, Великий князь Александр Михайлович: Воспоминания. Мемуары.

“�� Однако вы мне еще не сказали о том, что предполагает французское правительство предпринять в отношении большевиков?
�� Это очень просто, �� продолжал молодой дипломат, пожимая плечами. �� Большевизм �� это болезнь побежденных наций. Господин Клемансо подверг русскую проблему всестороннему изучению. Самой разумной мерой было бы объявление блокады советскому правительству.
�� Чего?
�� Блокады, санитарного кордона, как его называет г-н Клемансо. Подобная блокада парализовала Германию во время войны. Советское Правительство не сможет ни ввозить, ни вывозить. Вокруг России будет воздвигнуто как бы колоссальное проволочное заграждение. Через короткое время большевики начнут задыхаться, сдадутся, и законное правительство будет восстановлено.”
― Александр Михайлович Романов, Великий князь Александр Михайлович: Воспоминания. Мемуары.

“Но затем произошло что-то странное. Вместо того, чтобы следовать советам своих экспертов, главы союзных государств повели политику, которая заставила русских офицеров и солдат симпатизировать Троцкому.

Англичане появились в Баку и создали независимое государство Азербайджан с целью овладения русской нефтью. Батуми стал «свободным городом» под английским протекторатом с гражданским губернатором, который наблюдал за доставкой нефти в Англию.

Миролюбивые итальянцы появились почему-то в Тифлисе и помогли образовать самостоятельную Грузию в южной части Кавказа, которая была известна своими марганцевыми месторождениями.

Французы заняли Одессу, главный пункт южнорусского экспорта, &����;��&����;

Примерно в то же время небольшой контингент американцев и японцев высадился во Владивостоке, а британские корабли бросили якорь в Ревеле на Балтийском море, объявив о создании независимых государств Латвии и Эстонии, в тылу армии генерала Юденича.

Всего же целых девять независимых государств было организовано союзниками весной 1919 года на территории России, да еще румыны оккупировали русскую Бессарабию задолго до соответствующего решения мирной конференции.

&����;��&����;

Когда необходимое вооружение �� пушки, танки и самолеты �� было готово к отправке, оно было отправлено в Польшу, и армия Пилсудского вторглась в Россию и захватила Киев и Смоленск. Вершители европейских судеб, по-видимому, восхищались собственною изобретательностью: они надеялись одним ударом уничтожить и большевиков, и возможность возрождения сильной России.

Положение вождей белого движения стало невозможным. С одной стороны, делая вид, что не замечают интриг союзников, они призывали своих босоногих добровольцев к священной борьбе против Советов, с другой стороны, на страже русских национальных интересов стоял не кто иной, как интернационалист Ленин, который в своих постоянных выступлениях не щадил сил, чтобы протестовать против раздела бывшей Российской империи, апеллируя к трудящимся всего мира.”
― Александр Михайлович Романов, Великий князь Александр Михайлович: Воспоминания. Мемуары.

“�� Вы, должно быть, шутите, �� воскликнул мой сосед справа, известный бруклинский раввин. �� Не хотите же вы и впрямь сравнивать нескончаемые гонения на наш народ в царской России с полной свободой и равенством, которые мы имеем в Соединенных Штатах?

�� Свобода и равенство! �� повторил я медленно и задумался, зачем столь образованному человеку умышленно не видеть правды. �� А скажите мне честно, вы когда-нибудь слышали, чтобы хотя бы один домовладелец в той безжалостной царской России отказался пустить на постой еврея?

�� Вы ссылаетесь на то, что имеет место исключительно в этой снобистской части Манхэттена, �� сказал он, немного вспыхнув. �� Нельзя винить весь народ за невежество и тупость горстки домовладельцев.

�� Нельзя, �� согласился я, �� да я и не собираюсь. Но что вы скажете о так называемых элитных колледжах Америки? О Гарварде, Принстоне, Йеле и многих других, и на восточном, и на западном побережье? Вы хотите сказать, что ваши юноши могут поступить в эти колледжи на равных правах с неевреями? А ваши клубы для избранных? Вы сможете меня убедить, что не существует барьеров, закрывающих людям вашего племени путь по меньшей мере в десяток клубов в Нью-Йорке, Филадельфии, Бостоне и Сан-Франциско? Я говорю об этих четырех мегаполисах только потому, что знаю их лучше, а не потому, что в других больших и малых городах положение иное.

�� Ну что ж, пусть так, �� сказал он примирительно, взглянув на остальных присутствующих. �� Но эти колледжи и клубы поступают так не из-за антисемитизма. Просто, зная присущие нашему народу упорство и предприимчивость, там боятся, что полное отсутствие ограничений может создать большие трудности для нееврейских кандидатов.

Мне стоило расхохотаться. Он невольно повторил излюбленный аргумент главарей антисемитизма в России.”
― Александр Михайлович Романов

“Еще более жаркие дебаты ожидали меня в Клубе Армии и Флота. Его руководство считало само собой разумеющимся, что я буду проклинать Советскую Россию и предскажу неминуемый крах пятилетнему плану. От этого я отказался. Ничто не претит мне больше, нежели тот спектакль, когда русский изгнанник дает жажде возмездия за­глушить свою национальную гордость. В беседе с членами Клуба Армии и Флота я дал понять, что я прежде всего русский и лишь потом великий князь. Я, как мог, описал им неограниченные ресурсы России и сказал, что не сомневаюсь в успешном выполнении пятилетки.

�� На это может уйти, �� добавил я, �� еще год-другой, но если говорить о будущем, то этот план не просто будет выполнен �� за ним должен последовать новый план, возможно, десятилетний или даже пятнадцатилетний. Россия больше никогда не опустится до положения мирового отстойника. Ни один царь никогда не смог бы претворить в жизнь столь грандиозную программу, потому что его действия сковывали слишком многие принципы, дипломатические и прочие. Нынешние правители России �� реалисты. Они беспринципны �� в том смысле, в каком был беспринципен Петр Великий. Они так же беспринципны, как ваши железнодорожные короли полвека назад или ваши банкиры сегодня, с той единственной разницей, что в их случае мы имеем дело с большей человеческой честностью и бескорыстием.

Так получилось, что за столом председателя, прямо рядом со мной, сидел генерал ***, потомок знаменитого железнодорожного магната и член советов правления полсотни корпораций. Когда под звуки весьма нерешительных аплодисментов я закончил, наши глаза встретились.

�� Странно слышать такие речи от человека, чьих братьев расстреляли большевики, �� сказал он с нескрываемым отвращением.

�� Вы совершенно правы, генерал, �� ответил я, �� но, в конце концов, мы, Романовы, вообще странная семья. Величайший из нас убил собственного сына за то, что тот попытался вмешаться в выполнение его «пятилетнего плана».

Какое-то мгновение он молчал, затем попытался уйти от темы:

�� Но что бы вы нам посоветовали предпринять, чтобы оградить себя от этой опасности?

�� Честно говоря, не знаю, �� сказал я. �� Да и потом, генерал, это взгляд с вашей колокольни. Я русский, разве не видите.

Что же до остальных членов Клуба Армии и Флота, то я должен честно признать, что, когда первое потрясение прошло, они обступили меня, жали руку и хвалили за «искренность» и «мужество».

�� Знаете, что вы сегодня натворили? �� спросил президент клуба, когда я собрался уходить. �� Вы сделали из меня почти что большевика.

�� А что же тогда говорить обо мне? �� откликнулся я. �� С собой я сотворил нечто похуже. Я отказался от своих прав на несуществующий российский престол.”
― Александр Михайлович Романов, Великий князь Александр Михайлович: Воспоминания. Мемуары.

“در اینجا، او کاترین را از اینکه غرق تجمل و خوشگذرانی شده سرزنش می کند و می گوید:(( شما دیگر جز به زر و زیور و آرایش نمی اندیشید. به طبیعت اصیل خود برگردید. نبوغ شما برای کارهای بزرگ زاده شده در حالی که شما آن را در این بچه بازی ها تلف می کنید. شرط می بندم که از وقتی که وارد روسیه شده اید کتابی به دست نگرفته اید!)) و از او قول می گیرد که هر چه زودتر کتاب های: زندگی سیسرون،پلوتارک و ملاحظاتی درباره ی علل عظمت و سقوط رومی ها اثر منتسکیو را مطالعه کند.”
― Henri Troyat, Catherine the Great

“هر چه زندگی سیاسی اش جذاب تر می شود، کاترین نیاز بیشتری احساس می کند به اینکه گاه به گاه از آن فرار کند تا با چند دوست صمیمی و نزدیک خود را در میان دیوارهایی بیابد که پوشیده از زیبایی شکل ها و رنگ هاست. قطعا ذوق هنری اون چندان قابل اعتماد نیست- خودش نیز بدان معترف است- اما همه ی سلاطین بزرگ که او تحسینشان می کند، لویی چهاردهم در رأس آنها کم و بیش، کلکسیونر بوده اند. وانگهی، او دوست دارد آثار هنری را به دست بیاورد، جمع کند و مالک شود و می گوید:(( این عشق به هنر نیست، حرص است. من دوست دار هنر نیستم، من آزمندم.))”
― Henri Troyat, Catherine the Great

“هر وقت پیاده به کلیسا و یا به سنا می رود، عده ی درخواست کنندگان در مسیرش چنان افزایش می یابد که روزی اون در میان دیواری زنده محصور می شود. پلیس می خواهد با شلاق مداخله کند ولی امپراتریس بازوانش را می گشاید تا از ملتش حمایت کند. این حرکت نمادین جمعیت را به گریه می اندازد.”
― Henri Troyat, Catherine the Great

“کاترین نمی داند چه کشور غریبی است این روسیه! در اینجا افسانه بیش از واقعیت وزن و اعتبار دارد. برای سلطنت بر این ملت نامعقول بایستی گاهی علیه موجودات زنده و گاهی علیه اشباح جنگید!


پ ن : واقعا یکی از بهترین راه های شناخت خصایص یه ملت خوندن تاریخ و ادبیاتشونه.”
― Henri Troyat, Catherine the Great

“نخستین اشعه ی روز همیشه او را آماده برای پذیرفتن خوشبختی و کار می یابد، که اولی بدون دومی برایش میسر نیست.”
― Henri Troyat, Catherine the Great

“کاترین اگر با زیبایی خود همه ی زنان دربار را تحت الشعاع قرار نمی دهد، با وسعت اطلاعات و فرهنگ و با شیرینی و گیرایی صحبت هایش به راحتی بر همه ی آنان تسلط دارد. لرد بوکینگهام، سفیر جدید انگلستان اقرار می کند که در زمینه ی تفکر و اندیشه بین او و هموطنانش گودالی عمیق وجود دارد. او در گزارشی به دربار سنت جیمز می نویسد:(( بر اساس همه ی مشاهدات و ملاحظات من، امپراتریس با استعدادها، آموخته ها و فهم و شعورش از همه ی مردم این کشور بالاتر و والاتر است).)”
― Henri Troyat, Catherine the Great

“کاترین اگر با زیبایی خود همه ی زنان دربار را تحت الشعاع قرار نمی دهد، با وسعت اطلاعات و فرهنگ و با شیرینی و گیرایی صحبت هایش به راحتی بر همه ی آنها تسلط دارد. لرد بوکینگهام، سفیر جدید انگلستان اقرار می کند که در زمینه ی تفکر و اندیشه بین او و هموطنانش گودالی عمیق وجود دارد. او در گزارشی به دربار سنت جیمز می نویسد:(( بر اساس همه ی مشاهدات و ملاحظات من،امپراتریس با استعدادها، آموخته ها و فهم و شعورش از همه ی مردم این کشور بالاتر و والاتر است.))”
― Henri Troyat, Catherine the Great

“It's begun,' Lenin replied. 'I'm dizzy. From being on the run to supreme power--that's too much---and according to Trotsky made the sign of the Cross.”
― Victor Sebestyen, Lenin the Dictator